- Скоро я буду слишком стар, чтобы брать призы на гонках, - сказал Клерфэ за ее спиной, лежа в постели. - Я ведь не Нуволари и не Караччола. Наверное, я мог бы поступить куда-нибудь тренером; но тогда мне опять пришлось бы переезжать с места на место, как нашему толстяку Чезаре. С тех пор как гонки начали устраивать в Африке и в Южной Америке, он даже зимой не видит жену. Нет, с меня хватит. Я хочу изменить свою жизнь.
Почему все они обязательно хотят изменить жизнь? - думала Лилиан. - Почему они стремятся изменить то, что помогло им некогда произвести впечатление на любимую женщину? Неужели им не приходит в голову, что они могут потерять эту женщину? Даже Марио - и тот в последний момент захотел отказаться от профессии жиголо и начать со мной новую, добропорядочную жизнь. А теперь вот Клерфэ, который думает, что любит меня (да и я любила его, потому что мне казалось, что у него, как и у меня, нет будущего), хочет все переменить и еще считает, что я должна радоваться.
- Я не раз думала о том, должны ли женщины в моем положении выходить замуж, - сказала Лилиан. - Но ни один из аргументов не показался мне достаточно веским. Особенно тот, который выдвинул больной шахматист в нашем санатории. Он сказал, что в минуту смертной тоски хорошо иметь рядом с собой близкого человека, Не знаю, прав ли он; мне думается, что в такие минуты люди так безнадежно одиноки, что они и не заметят, если вокруг их кровати соберется целая толпа близких людей. Камилла Албеи - она умерла в санатории - хотела, чтобы хоть один из ее любовников присутствовал при ее кончине, она решила застраховать себя от всяких случайностей и с громадным трудом поддерживала отношения сразу с тремя поклонниками; в течение дня всех их можно было собрать у ее постели - она позаботилась даже об этом. Свой последний роман с одним противным наглецом она именно поэтому затянула сверх всякой меры… Камиллу Албеи переехала машина на тихой деревенской улице; она умерла полчаса спустя. Возле нее никого не было, даже этого наглеца. Он сидел в кондитерской Киндлера и ел шоколадные пирожные со сбитыми сливками, и никому не могло прийти в голову, что он там. Камиллу держал за руку деревенский полицейский, которого она видела первый раз в жизни. И она была ему так благодарна, что хотела поцеловать его руку. Но уже не успела.
- Лилиан, - сказал Клерфэ спокойно, - почему ты все время уклоняешься от ответа?
Лилиан отложила гребенку.
- Ты не понимаешь? Что, собственно, произошло, Клерфэ? Случай свел нас. Почему ты не хочешь оставить все как есть?
- Я хочу удержать тебя. Сколько смогу. Все очень просто, ведь правда?
- Нет. Так нельзя удержать.
- Хорошо. Тогда давай назовем это иначе. Я не хочу жить по-старому, как жил до сих пор.
- Ты хочешь уйти на покой?
Клерфэ посмотрел на смятую постель.
- Ты всегда умеешь находить самые отвратительные слова. Позволь мне заменить их другими. Я люблю тебя и хочу жить с тобой. Можешь посмеяться и над этим.
- Над этим я никогда не смеюсь. - Лилиан взглянула на него. Ее глаза были полны слез.
- Ах, Клерфэ! Какие это все глупости!
- Правда? - Клерфэ встал и взял ее за руки. - Мы были так уверены, что с нами этого не может случиться.
- Оставь все как есть! Оставь все как есть! Не разрушай.
- Что я могу разрушить?
Все, - подумала она. - Нельзя построить семейное счастье в Тулузе, на крыльях бабочек, даже если одеть их в свинец. Удивительно, как эгоизм ослепляет. Если бы дело касалось кого-нибудь другого, он бы меня сразу понял, но, когда дело коснулось его, он вдруг ослеп.
Жизнь Взаймы. Ремарк Эрих Мария
Комментариев нет:
Отправить комментарий